Почерк мастера

…Летний августовский день 2010 года. Прохладно. Я и мой друг Максим, майор милиции, пробираемся через кустарники, заброшенные дороги, горы мусора, разрушенные дома и знаки «проезд/проход запрещен». У него в руках толстая палка – на всякий случай, у меня в рюкзаке — бутылка сухого красного – вдруг нам удастся дойти до цели.

…Летний августовский день 1991 года. Прохладно. В Чехии редко бывало жарко, как и редко бывали морозы зимой. Мы сидим на чемоданах. Старенькая «Волга», три ковра «Мультик», мешки разноцветной яркой одежды и все мои игрушки уже уехали в Союз. Мы все еще называли Родину – Союзом…

Во дворе собрались соседи. Кто-то уезжает сегодня, кто-то завтра, кто-то зачитывает письма тех, кто уехал месяц назад. Мама обнимается с семьей Алимовых, они уезжают домой, в Грозный. В еще спокойный Грозный. Я обмениваюсь подарками с подружкой Наташей, они уезжают домой во Львов.

Тот самый двор

Союз развалился. Империя рухнула. Русским солдатам пора домой.

Наш гарнизон с красивым названием – Божий Дар — находился в 50 км от Праги. Однако Прагу тогда я так и не увидела, да и родители бывали в ней нечасто. Опасно. Мы жили в Божьем Даре, как в приемной ада. Чехи жутко не любили русских. Безопасно было только в гарнизоне. Выезжая за его пределы, можно было нарваться на неприятности. Наших женщин, которые ездили за товарами в чешские города, забрасывали камнями, били, обзывали оккупантами. Мама рассказывала, как убили русскую учительницу прямо на глазах учеников, которых они привезла на экскурсию в Прагу.

На заводах, где приходилось работать нашим женщинам, зарплата русскому персоналу была в два-три раза ниже. Кормили хуже, издевались, насмехались. Чешки строили козни нашим женщинам – то пускали конвейер быстрее, чтобы банки с горячей солянкой разбивались и русским приходилось выгребать их кипящее содержимое вместе со стеклом голыми руками, а списывали разбитую тару на русских. Руководство гарнизона убедительно советовало выезжать за покупками группами.

Я была совсем маленькой и не понимала характер агрессии чехов.

Брошенный Божий Дар

Чувствовали ли наши взрослые себя оккупантами? «Только сейчас я понимаю, как мы были неправы. Только сейчас я осознала, что такое оккупант», – скажет мне мама после аннексии Крыма.

…В кустах что-то зашуршало, стали слышны мужские голоса. Нас предупреждали, что теперь в Божьем Даре небезопасно. Заброшенный гарнизон стоит с 1991 года нетронутым – памятник советской оккупации, который стал убежищем для страйкболистов. Максим наготовил палку. Вдали, рядом с заброшенным складом, стояли мужчины с фотоаппаратом.

Оказалось, они, как и мы, приехали навестить родные места. Пожилой мужчина и его взрослый сын. Чехи.

— Я бы очень хотел увидеть твоего отца, – скажет мне этот строгий дедушка на неплохом русском. В его словах будет горечь, холод и обида всего чешского народа.

Мне было стыдно смотреть ему в глаза. Стыд я увидела в глазах папы, когда рассказала ему эту историю.

О существовании Божьего Дара этот дедушка узнал от меня. Он работал на аэродроме до 1968 года, пока не пришли русские. Папа рассказывал, как чехи, уходя, вылили весь керосин, который был у них в запасе, на взлетную полосу. Поэтому из кранов в гарнизоне текла вода со специфическим запахом, непригодная для питья.

Мы все вчетвером отправились на поиски моего дома. Я его узнала издалека, хотя в последний раз видела в пятилетнем возрасте. Дедушка и его сын вместе с нами пробирались по заброшенной и поломанной лестнице на пятый этаж.

И вот она – наша квартира №13. Вот подоконник, на котором я любила стоять, вот тетрадка брата с единицами по русскому языку, вот газета «Советский солдат» за 1985 год со статьей «Почерк мастера».

Сын пожилого чеха снимал меня на видео. У дедушки, как и у меня, на глазах стояли слезы.

Уже в их объятиях я поняла, что они нас простили. Не всех – молодое поколение.

Когда мы откупорили бутылку, от наших друзей-чехов и след простыл. Мы долго бродили пустым городом, но их не нашли.

Украинцы теперь, как никто, понимают их горечь, холод и обиду. Мы увидели «почерк мастера». Крым. Восточная Украина.

Нам придется так же долго, как и чехам, жить с обидой и агрессией. Когда-то мы точно сможем простить. Не всех – молодое поколение, инакомыслящее.